В 2006 году на съемке телепрограммы подросток задал Шойгу, тогда еще главе МЧС, вопрос: «Представьте, что мы все в самолете и он падает. Что бы вы скомандовали делать?» Шойгу, не задумываясь, ответил: «Ничего. Он ведь все равно падает».

Один мудрий американець казав, що можна довго обманювати небагатьох людей, можна недовго обманювати багатьох, але не можна безкінечно обманювати всіх. Він помилявся. Наша практика показала, що всіх якраз можна обманювати без кінця. Обманутих можна було б і пожаліти, але вони, обманюючись самі, готові признати ворогами тих, хто обману не піддається [92].

Мать в другой комнате перешивала мне пальто к зиме. Она вышла, глянула в газету.

— Не верю я ничему, — пробормотала она. — Кошмар какой-то. Не было хороших царей. Убивали все от Святослава до Сталина.
— Про Сталина забудь, дурная! — весело сказал дед. — И ныне, и присно, и во веки веков. Будет хороший царь.
— Нет, — сказала мать. Может где-нибудь на Мадагаскаре, в Америке, в Австралии, только не в России. В России — нет [42].

Да, часть людей понимают, что это Путин, и что это путь в никуда и катастрофическое падение нравов и каких-то зачатков демократии, которые у нас были при Ельцине, который тоже был фигурой противоречивой — но народ тогда говорил. А теперь я иду в какой-нибудь магазин — непременно кто-нибудь подходит: "Ой, Аня, мы вас так поддерживаем, так понимаем, что ты делаешь" — но говорят обязательно очень тихо, почти на ухо. Рассуждать о том, почему так случилось, можно очень долго. Но я думаю, что это оттого, что на ключевых позициях расставлены КГБшники. А генетическая память людей такова, что ЭТОМУ сопротивляться нельзя.

Мы как раз вчера встречались и говорили об этом с правозащитниками, — и были вынуждены признать, что россиян никакая кровь не вызовет на улицы. То есть если написать, что вчера погибли одномоментно 200 тысяч чеченцев, скажут — ну, много, — но не более того. Люди не выйдут. Более того, если погибнут 200 тысяч жителей Твери — тоже не выйдут. Такова ситуация на сегодняшний день. Общество очень ожесточилось.

— Немає ніякого абсолютного зла, — відрубав пан Клеменс. — І добра теж немає. Це нісенітниця, вигадка. Зло завжди дуже конкретне. І завжди дуже індивідуальне. Зло — це те, що завдає одна людина іншій: свідомо, абсолютно точно розуміючи, якими будуть наслідки. Жадаючи цих наслідків. Насолоджуючись ними.